Бывший форвард "Динамо" Сергей Юран рассказал о зарплате в киевском клубе и строгости Лобановского.
— Вам сколько нулей отсыпали в 20 лет?
— Рублей 120 я в Киеве поначалу получал, примерно как средний советский инженер. Но в 21 оказался в большом европейском клубе, в "Бенфике", а это совсем другая история. И повторю, в любом случае так вопрос не стоял: давай сюда деньги, и все, лайла пошла — бар, ресторан, "порш", бизнес-джет. Нет, мы в Европу реально на крыльях мечты летели!
— Еще бы. В Европе после распада СССР как раз самая лайла и была.
— Конечно. Я прошел все круги соблазнов, и не по разу, поэтому хорошо понимаю, о чем говорю. Чудом выскочил. Я рано заиграл и быстро заблудился — перспективный же, весь такой из себя в порядке, резкий, дерзкий, веселый. А тогда тренеры особо по душам с футболистами не разговаривали: или играй, или на выход, никто тебя лечить не станет. Мне взрослые ребята помогли, когда в башке пошел взлет, — Демьяненко, Баль, Бессонов. Взяли балбеса за шкирку, подзатыльников надавали и направили верной дорогой.
Но я себя все равно не выжал на поле, процентов 30 взял у футбола, 35 от силы. И отдал столько же. Не поверите, иногда плакать хочется в подушку: какой же я был дебил, какой дурак! Вернуться бы назад, да с этой головой…
— Что мог и должен был изменить в себе молодой и звездный Сергей Юран, у ног которого лежал весь мир и которому по жизни фартило: вот тебе "Динамо", вот "Бенфика", вот великие тренеры, вот классные партнеры?
— Насчет "фартило" я бы уточнил. В Киев я перешел в 1988-м, провел за дубль шесть матчей, забил в них семь мячей. А в седьмом торпедовец Сергей Шустиков, царствие ему небесное, вынес мне голеностоп. Там такая травма была, что вопрос стоял проще некуда: буду я ходить ровно или хромать, какой футбол, ты что, Юран? Все разлетелось, один ахилл только был целый. Две операции, аппарат Илизарова, врачи говорят: один шанс из тысячи, что вернешься. А мне 18 лет всего, ё-мое. Вот где характер помог! Заново тогда ходить учился, больно, плохо было — словами не сказать, но я терпел и пахал, пахал и терпел. Почти год выгребал. Там я оказался молодчик, все правильно сделал, до сих пор горжусь, что стал одним из тысячи.
— Совсем недавно футбольный мир отмечал 80-летия Валерия Лобановского. Помянули его незлым тихим словом?
— "Динамо" — мой трамплин в Европу, а "Динамо" — это Лобановский. Я не так долго с ним работал, чтобы много говорить, но да — это был учитель. Он меня возвращал пару раз в реальность, было дело. Однажды в армию отправил. Я на 8 марта накуролесил что-то, попался и получил ссылку. Ну дела! Думаю: да ладно, недельку-две побалдею, вернет, куда денется. А нет. Месяц проходит, полтора — даже не алё. Меня уже в части за своего держали, имели виды, хотели отправлять на вышку куда-то, охранять заключенных. И тут меня паника прошибла: все, что ли, закончил с футболом, сапоги моя обувь? На этой тонкой грани Лобановский меня и подловил, когда я совсем закачался, — взял и вернул домой. Вот это Папа умел. Великий был психолог.
Правда и то, что в "Динамо" год шел за три: чтобы дать результат, он выжимал свои команды досуха. В этом смысле я тоже кое-что для себя почерпнул, сейчас пригождается. "Физика" — основа основ в нашей футбольной реальности.
— Готовы сказать: "Лобановский — главный тренер моей жизни"? Или найдутся конкуренты?
— Ну нет. Если уж выбирать, пусть будет Свен-Горан Эрикссон. Он помог четко понять одну важную вещь: есть характер — заиграешь, нет — сожрут. Там как было? Два-три месяца я в "Бенфике" — иностранец, чужак, кому-то перешел дорогу, выдавил из состава, отнял кусок хлеба. Драки были в раздевалке, на тренировках — стычки, причем такие, недетские тоже, в игре мяч не давали. Короче, душат русского, понятно. Языка я еще не знал, однажды подходит переводчик, говорит: "Мистер приглашает тебя на ужин". Я слегка присел, потому что у меня какое представление? Если тренер вызывает на беседу, ничего хорошего не жди. Наверное, на выход.
Ну ладно, приезжаем вечером к нему домой, супруга приготовила ужин, Эрикссон достает бутылку вина, наливает, я давай изображать святого: что вы, мистер, да я к этой гадости вообще не прикасаюсь! "Сергей, нет проблем, — говорит, — это хорошее вино, и у нас приватная беседа, послушай внимательно. Ты прилетел с другой планеты, все для тебя здесь чужое, странное. Не знаешь языка, культуры, многих правил. И жизни не знаешь, молодой совсем. Ты немножко "плывешь", но извини, здесь именно так: все зависит от тебя. Я вижу и понимаю, что происходит в команде, но не могу занять чью-то сторону — ни твою, ни их. Надеюсь, и ты меня поймешь. Если поставишь себя правильно, выживешь — будешь играть. Сломаешься — поедешь домой, здесь это очень быстро происходит".
Я после этого ужина на многие вещи как будто другими глазами посмотрел. Это был не совет, а путевка в новую жизнь, вот так скажу. Думаю, именно благодаря Эрикссону я десять лет играл в Европе. Я в Лиссабоне не так за клуб бился, как за тренера. Просто разрывал себя, чтобы его не подвести.
— Говорят, из "Динамо" вы могли уехать в Москву, а не в Лиссабон.
— Так и было, тот еще детектив! Осенью 1990-го, сразу после сезона, сборная СССР поехала в турне по Латинской Америке. Вернулись в столицу, в Киев мне на следующий день только, в аэропорту подходит человек: "Олег Иванович хочет с вами переговорить". Почему нет? Выходим, стоит "Волга", в ней Романцев. Долго тянуть не стал: "Есть желание перейти в "Спартак"?" — "Мне спартаковский футбол очень нравится" — "Так давай, в чем проблема?".
Тут же принимаю решение, пишу заявление. Прилетаем в Киев, а там уже все на ушах: Юран убегает в "Спартак"! Веремеев, начальник команды, говорит: "Тебя в ЦК компартии Украины вызывают. Завтра в 10 как штык". Мама дорогая! Ну ладно, приехал. Очень короткий был разговор, вроде как ни о чем. "У вас родители в Ворошиловграде? Мама поваром работает, отец — слесарь на заводе, все правильно? И брат там живет, верно? Ну, хорошо, вы свободны".
Выхожу, говорю Веремееву: "Не пойму, что за ерунда: папа, мама… Странно как-то" — "Ты ничего не понял, что ли? Хочешь, чтобы в Ворошиловграде были проблемы? Нет, не хочешь? Тогда какой "Спартак"? Голову включи!"
— Случился ведь и еще один "отцеп" в вашей карьере, раньше: 1990 год, чемпионат мира в Италии…
— Как сказать? В расширенном списке Лобановского моя фамилия значилась, это точно, но иллюзий у меня не было. Думаю, если бы не травма, я бы еще раньше Киеве заиграл — вот тогда да, был бы реальный шанс попасть в заявку. Лобановскому, знаю, нравилось, что я такой наглый, он любил бойцов. Мне Пузач, его помощник, говорил: Папа от тебя просто балдеет. Ну, а что? Я авторитетов вообще не знал, мог и сборника послать, если он наезжал, бился как дурной, лез везде. Вот это он любил, бесшабашность. Она неизлечима, как выяснилось. Из-за бесшабашности я и закончил раньше времени.
