Сайт www.forzajuve.ru публикует главы из совместной книги Андреа Пирло и журналиста Алессандро Альчато под названием "Думаю - следовательно, играю". Заручившись согласием данного интернет-ресурса, FootBoom.com предлагает своим читателям ознакомиться с творчеством выдающегося полузащитника "Ювентуса" и сборной Италии.
Думаю - следовательно, играю. Глава 5
Гвардиола обретался в особой области «дзен» на PlayStation, белой части жёсткого диска, в секретной комнатке, в полумраке. Там, где 9 июля 2006 года разбил свой лагерь и я сам. Странное это место, куда забредают редкие, да и больше случайные гости. Операция по высадке моих войск была быстрой, но незабываемой. Проще рассказать, чем понять. Ты оказываешься полностью порабощён, чувствуешь себя заключённым, впрочем, размещённым с комфортом. За секунду до того, чтобы задохнуться. Через мгновение после того, как глотнёшь горного воздуха. Закрываешь глаза – и перед ними закручивается разноцветный вихрь, открываешь их снова – и краски окружающей тебя действительности перемешиваются, приобретая новые оттенки. Очертания размываются, голова отделяется и парит, словно воздушный шар, раздутый от тысяч мыслей, опасно тяжёлых.
Измерить в километрах, так оно выйдет достаточно много, ногами-то, но для меня самыми изматывающими были короткие дистанции, испытание прочности мышления, а не скоростей. Нил Армстронг когда-то ступил на поверхность Луны, я в Берлине – на зеленейший газон «Олимпиаштадион». Были в том финале Чемпионата мира против Франции моменты, которые мне особенно близки. Когда главный тренер итальянской сборной Марчелло Липпи по окончании дополнительного времени подошёл ко мне, меня накрыло колокольным звоном. Пожалуй, я бы даже предпочёл прибавить громкости. Но, увы, уровень шума был недостаточно высок, так что два слова, произнесённые этим великолепным тренером, выкристаллизовались и достигли моего уха без каких-либо искажений: «Начинаешь – ты». Разумеется, бить пенальти. Сразу стать записью на карте памяти, положить начало этой пытке в самый кульминационный момент матча, который футболист только может пережить, да и вообще представить… это далеко не всегда такая уж хорошая новость. Значит, тебя считают лучшим, но стоит ошибиться – и окажешься первым в списке на расправу.
«Буду бить вправо, нет, влево, потому что это слабая сторона вратарей. Нет, лучше ударю высоко, в угол, так я точно забью гол. А что если вместо этого пробью плохо и отправлю мяч на трибуны?»
Мысли путались, идеи сталкивались друг с другом, как пьяные на автодроме. Я просто не знал, что придумать, но худшее было ещё впереди. Когда результат футбольного матча определяется подобным образом (так символично: один против миллионов), когда вратарь вынужден противостоять целой нации, существует садистский ритуал, порождаемый тем, что перед лицом надвигающегося ты ощущаешь всю ту массу, которая стоит у тебя за спиной. Жертвенный караван увлекает тебя за собой, ожидает именно тебя. Обе команды собираются в центральном круге, а тот, чья очередь бить пенальти наступает, отделяется и идёт к воротам. Такого не пожелаешь никому. Там не будет и 50 метров пешком, но они превращаются в чудовищную прогулку сквозь свой собственный страх. Сравнение с осуждённым на смерть, который тащится по «зелёной миле», было бы преувеличением, да и вообще немного неуместно, но всё-таки в каком-то смысле это отражает идею. Была моя очередь, и я пошёл, инстинктивно решив: «Пробью по центру, чуть повыше, чтобы Бартез нырнул и не сумел отбиться даже ногами».
Это мука. И настоящая вьюга. Буря снаружи, внутри и вокруг. Ступаешь по этому пути нашпигованный жесточайшими эмоциями. Я решил, что пойду медленно, я бессознательно старался ничего не растерять, хотел впитать всё возможное, навсегда запомнить этот пикничок, проходящий за пределами всего остального, обращающий секунды в часы, а каждый шаг – в жизненную драму. Не совсем получилось, многое я упустил, в памяти сохранилось лишь несколько штрихов. Я разглядывал газон под моими ступнями, будто он отличался от всех других, словно мои подошвы утопали в чём-то мягком. На бутсах у меня были написаны имена моих детей и, возможно, поэтому я старался передвигаться максимально деликатно, заботливо, а не грубо. Всякий раз, поднимая взгляд, я старался сосредоточиться на неопределённой точке горизонта, конечной станции этого маршрута, но вместо того, чтобы увидеть Бартеза, оказывался сбит вспышками фотокорреспондентов, расположившихся за воротами.
«Будем надеяться, они меня не ослепят и не доставят слишком много проблем».
Я был на отметке, дыхание остановилось. Взял мяч, размышляя, насколько велико то давление, которое меня сплющивало. Я старался встретиться глазами с Буффоном, но не получилось. Мне был нужен его кивок, жест, молчаливый совет… но в этот момент у Джиджи не было времени разбираться с моими проблемами, он сконцентрировался на собственных. Погладить мяч – обязанность, поднять глаза к небу – просьба о помощи, потому что если Бог существует, он не может быть французом. Я вздохнул. Вздох получился длинным и сильным. Этот глубокий вдох был моим собственным, но мог принадлежать и рабочему, едва сводящему концы с концами в конце месяца, богатенькому и подловатому предпринимателю, преподавателю или студенту, старым эмигрантам, которые здесь, в Германии, не бросили нас одних, миланской матроне или проститутке на углу. Он принадлежал им всем.
Покажется невероятным, но в это самое мгновение я понял, насколько здорово быть итальянцем, это бесценное преимущество. Я никогда не разбирался в пустой политической болтовне, льющейся без меры, да и в книгах по истории смыслил мало, возможно, потому что не открывал их, предоставляя возможность обрастать пылью (родители были правы, это было огромной ошибкой). Я никогда не думал, что за мгновение до пенальти у меня получится настолько широко распахнуть сознание, прочувствовать высший трепет, ощутить себя частью абсолютно несовершенной машины невероятного масштаба, полной недостатков, плохо управляемой, старой, и всё-таки глубоко уникальной. Италия – это страна, которую любишь именно за то, какая она есть.
Я забил. Но даже если бы промахнулся, урок оказался бы усвоен, да, пожалуй, даже получше от отчаяния. Невероятно осознавать, что-то, что испытываешь, проецируешь на миллионы людей, одинаковым образом, в одно мгновение, по одной и той же причине. Людей, находящихся в совершенно разных городах, которые, возможно, всего за минуту до этого были противниками, или, по крайней мере, слишком разными, чтобы найти хоть одну точку соприкосновения. Этот тёплый трепет, пробежавший за секунду до удара – самое подлинное ощущение, которое мне доводилось испытать. В последующие месяцы мы с ребятами частенько говорили об этом в раздевалке, и я понял, что не был единственным, кто вернулся из Германии с настолько возвышенными поводами для беседы.
Тот пенальти также послужил для моего самоопределения. Как всегда, никто не верит, но я сам ощущаю себя больше тем Пирло, который пробил по центру в финале Чемпионата мира 2006 года, нежели Пирло – автором пенальти «ложечкой» на Евро-2012 в ворота англичан. Тем более итоговый результат оказался одинаков в обоих случаях: выбрать лучшее решение, чтобы минимизировать вероятность ошибки. Я поясню. Я поступил не так, как Тотти, который в матче Евро-2000 против Голландии, прежде чем отправиться пробивать пенальти, сказал Ди Бьяджо и Мальдини мифическое «Пойду-ка забью «ложечкой». Я решился в последний момент, когда увидел, как голкипер англичан Харт выделывает какой-то спектакль на линии ворот. Я разбежался, но всё ещё не знал, как себя повести. Он дёрнулся – и это стало моментом принятия решения. Импровизированного, неподготовленного. Я почувствовал, что есть вариант, гарантирующий успех с вероятностью, близкой к сотне. Никакого самолюбования, во мне этого нет. Многие самонадеянные эксперты в этом жесте хотели отыскать скрытый смысл, какую-то жажду мести, выдумали даже, что я отрабатывал его снова и снова от матча к матчу. Оставим тот факт, что в то время мы практически не тренировались, тратя всё время и энергию на непрерывные разъезды между Польшей и Украиной, но вдумайтесь, как можно вообще спланировать такую ситуацию заранее? Ты тогда или Тотти, или провидец, или глупец.
Никто не знал, что в тот раз я пробью именно так, по одной простой причине – этого не знал я сам. Я отдаю себе отчёт в том, что это объяснение разочарует одних, а других поймает на лжи, но факт таков: правда куда менее романтична, чем кажется. Я пробил так из чистого расчёта, в то мгновение это просто было наименее рискованно. Наибольшая надёжность, наивысшая продуктивность, как говорят те, у кого хорошо подвешен язык. Но потом в коллективном сознании это, действительно, выглядело красивым способом одержать победу над соперником, который начинал в ранге фаворита, перевернуть результат, превратив поражение в победу. Это верно. Но всё родилось и умерло в кратчайший временной промежуток. По крайней мере, для меня. Товарищи, говорят, были ошеломлены и жаждали разобраться. Сначала я услышал поздравления, а потом сразу же – вопрос, который возник в голове каждого, породив этакий хор Антониано (детский церковный хор из Болоньи – прим. пер.), состоящий из по-детски помешавшихся взрослых мужиков. У всех было одно сомнение, которое они хотели разрешить, я б сказал, экзистенциальное: «Андреа, ты совсем тронулся?».
Все были удивлены, кроме меня. Я знал, почему так поступил. И ради скольких людей.
